Воспоминания войны :: День Победы :: Военная музыка
Рассказ Ивана Григорьевича Щербака
 Щербак И.В. |
Начало войны совпало с началом моей взрослой сознательной жизни. Как раз в июне 1941 года я окончил 8 классов в деревне Мостки Сватовского района.
С началом войны наша семья лишилась взрослых мужиков: отца призвали на фронт, а меня мобилизовали рыть окопы в Донецкой и Ростовской областях.
В 43-м, когда исполнилось 18, меня призвали на службу и отправили в Пензу в запасной полк на учебу. Там за два месяца я получил специальность наводчика 45-миллиметровой противотанковой пушки. По иронии судьбы, на фронте она мне не пригодилась. Приехали за нами «покупатели» из частей действующей армии. Среди курсантов тут же поползли слухи – мол, заберут в «хорошее место», где хоть и опасно, но не стреляют. Мы догадывались, что речь идет о Дальнем Востоке, где была велика вероятность нападения японцев.
Загрузились в эшелон, поехали. Ну, я-то по тем временам хорошо образован был, и быстро понял, что едем не на восток: Тамбовская область, Воронежская – значит, везут нас воевать, а не японцев караулить. Жуткое впечатление произвел разрушенный до основания Воронеж. Куда ни глянь – одни развалины, только одно здание целым торчит. Оказалось – тюрьма. Да, что-что, а такие заведения у нас умели строить – ни бомбами, ни снарядами не возьмешь.
И вот приехали: село Золотухино Курской области. И боевое крещение пришлось мне проходить в одном из величайших сражений не только Великой Отечественной, но и Второй Мировой войны. Наскоро переучившись, участвовал в нем не наводчиком, а связистом. Как впрочем, и в последующих операциях и походах, вплоть до взятия Берлина.
Там, на Курской дуге, казалось, что земля и небо поменялись местами, а солнца не было видно из-за туч пыли и дыма. Сколько километров я тогда «намотал» по балкам и другим «естественным складкам местности», протягивая линии и спасаясь от носящегося в воздухе металла, одному Богу известно. Но уцелел. Один раз для того, чтобы соединить 1-й Белорусский фронт с 1-м Украинским, пришлось не спать трое суток. Сон после этого воистину был «мертвым», даже разрывы снарядов не могли нас разбудить.
Затем началось освобождение Украины. В конце лета или начале осени 43-го вышли к Днепру, вплотную приблизившись к Киеву. Запомнился городок Нежин – рясными садами со спелыми сливами и обилием церквей, которых мы насчитали целую дюжину. В общем, дело шло к форсированию Днепра, но нас неожиданно перебросили на север. Прямого пути на Берлин у нашей части не получилось. Дрались за Чернигов, Гомель, Овруч, Коростень. Потом были Бобруйский «котел», Березина, Барановичи, Брест. Мне отчаянно везло: побывав во многих переделках, я не получил ни одной царапины. Правда на волосок от смерти бывал, и не раз. На всю жизнь запомню белорусскую речку Сож: тянул линию по тонкому льду и, как говорится, не рассчитал: провалился под лед вместе со всем своим увесистым инвентарем. Спасибо незнакомому пехотинцу – вытащил, спас. Хотел я ему в благодарность свои часы подарить, а он характерным волжским говорком отвечает: что ты, мол, браток, я же не ради этого тебя вытаскивал. В другой раз, может, ты меня выручишь – тогда и сочтемся. В общем, все это так быстро произошло, что я и имени его не спросил.
 1946 г. И. Щербак (в центре). |
На фронтовых дорогах приходилось отбиваться и от украинских националистов, и то власовцев. Вот, например, как было дело в Познани, возле самой границы с Германией. Смотрим, идет колонна пленных немцев, шинели без ремней – все как положено. Конвоируют наши, это сразу видно, вернее слышно: матерятся так, что листья с деревьев опадают. Да видно переусердствовали. Кто-то заподозрил неладное, проверили, и оказалось, что наши-то наши, да только служат не нам. Вот так власовцы средь бела дня пытались вывести из окружения целую роту немцев, причем вооруженных: у каждого под распоясанной шинелью был автомат. Можно себе представить, сколько бед натворили бы эти «пленные».
Особенно запомнились встречи с врагом лицом к лицу. В одну из таких встреч я находился в «кошках» на столбе и ликвидировал неисправность. Вдруг показался немецкий самолет. Он летел так низко, что я даже заметил, что летчик рыжий. Единственное, что я мог, вскинуть свою винтовку. Но немец оказался миролюбивым и, качнув крыльями самолета, скрылся из виду.
Интересный случай, имеющий свое продолжение, был на Черкащине в Макошино. Был приказ – узнать, остались ли немцы на другом берегу Десны. Проверить это было поручено мне, таким образом я оказался первым советским солдатом, переплывшим Десну. Там я увидел несколько домов и направился к ним. Навстречу выбежал старик и беременная женщина. Старик с мокрым от слез лицом целовал меня, а женщина фартуком пыталась вытереть ему слезы.
Уже в 90-х гг. я отдыхал в Трускавце. Разговорился там с одним молодым подполковником, заметив в беседе, что географию Украины выучил своими собственными ногами и рассказал про случай в Макошино. Оказалось, что под сердцем этой женщины был уже этот самый подполковник. Об этом случае с точностью до мельчайших подробностей рассказывала ему мама.
И еще одна история с продолжением. На Курской дуге на моих глазах солдату миной оторвало руку, и, отбросив ее, он пошел рядом с телегой, заполненной ранеными бойцами.
Много лет спустя в Железноводске я встретил мужчину без руки. Разговорились. Это оказался тот самый солдат. Он рассказал, что таким образом дошел до ближайшего населенного пункта, выпил там два литра воды и потерял сознание. Очнулся в госпитале, кровь ему переливали немецкую. А призван на фронт был за две недели до случившегося.
Один курьезный эпизод связан с Польшей. Для кого-то он может быть и смешной, а для меня не очень: был я сержантом, командиром отделения, а стал ефрейтором. Добро бы за свою вину разжаловали, а тут… Один из моих подчиненных утянул у братьев-славян метров двести дорогого медного провода, а потом им же продал. Выручку, как говорится, пропил, да не сам: пол-отделения лыка не вязало. Кто виноват? Командир. Вот и пришлось дослуживать с одной лычкой.
Впрочем, это огорчение померкло перед радостью от приближавшейся Победы. В то же время последний штурм Берлина, в котором я участвовал, обернулся для наших большими потерями. Планировка города смахивала на шахматную доску. Во время чистки этих квадратов случалось такое, что погибали и от своих пуль и снарядов. Глубоко в те дни пропиталась берлинская земля кровью. Мы-то этого никогда не забудем, но хотелось бы, чтобы об этом помнили и наши потомки.
…Закончилась война, но не закончилась служба: год с лишним после Победы – Берлин, еще год – Польша, потом – Союз. Служил и связистом, и санитаром – пригодился сданный еще в школе зачет комплекса ГСО – «Готов к санитарной обороне». Демобилизовался в 1950 году, прослужив в армии 88 месяцев, из которых 27 – фронтовые.
Уже в мирное время, работая в Северодонецке, ездил во время отпусков на своем мотоцикле по местам, где воевал. Только до Курской дуги не добрался. Зато разыскал однополчан в Нововятке, Ростове-на-Дону, Миллерово, Симферополе, Новодружеске, Лисичанске, родных Мостках… Раньше собирались, но такие встречи давались нелегко, неизвестно, чего в них больше – радости или печали.
Рассказ записала Долженкова Лидия
Лето 1945 г. И. Щербак (справа) с однополчанином в Западном секторе Берлина на фоне Бранденбургских ворот. Через некоторое время эти ворота подремонтируют, протянут во обе стороны печально известную Берлинскую стену. Начнется новая война – «холодная». |
Снимки из личного архива И.Г. Щербака