(Беседы публикуются по телепередачам с канала «Культура» с личного согласия автора)
3. Поэт и царь
В 1930 году в Астафьевском архиве князей Вяземских был найден список известного стихотворения А.С. Пушкина "Деревня". Стихотворение это знают все со школьных лет.
Приветствую тебя, пустынный уголок.
Приют спокойствия, трудов и вдохновения,
Где льется дней моих невидимых поток
На лоне счастья и забвенья.
А заканчивалось оно, как все помнят, так:
Увижу, о, друзья, народ не угнетенный
И рабство падшее по манию царя.
И над отечеством свободы просвещенной,
Взойдет ли, наконец, прекрасная заря.
И вот в этом списке, который был найден в 1930 году, была совсем другая строка. Читалось это так:
Увижу, о, друзья, народ не угнетенный
И рабство падшее, и падшего царя...
Строка эта была зачеркнута рукой князя Петра Андреевича Вяземского. И его же рукой наверху будут вписаны Пушкинские слова: "И рабство падшее по манию царя..." Тем не менее этот список оказался подлинной находкой для Советского литературоведения. И вот эта строка искаженная, не Пушкинская строка, мгновенно вошла не только в научный обиход, но прежде всего в обиход образования. И в школе, и ВУЗах, когда речь заходила о политических взглядах раннего Пушкина, всегда упоминалось, что есть такой список "Деревня", в которой есть такая строка: "И рабство падшее, и падшего царя". Мол, кто знает, может быть именно так и думал, и того хотел А.С.Пушкин. Хотя никаких доказательств не было.
Этот вот случай дает нам почувствовать масштаб тех искажений, несправедливость той классификации, которой подвергалось и мировоззрение Пушкина и его политические взгляды в советскую эпоху на протяжении многих десятков лет. У нас А.С.Пушкин, как известно, был "борцом с царизмом", конечно он был "абсолютным атеистом". К концу 60-х, к началу 70-х годов он стал уже "идеологом крестьянской войны" (!). Да был такой литературовед и выпустил такую книгу. И даже сейчас, в наше время (!) в городе Таганроге выходит газета, в которой помимо прочих странных вещей, утверждается, что А.С. Пушкин был ко всему прочему еще "ученик Емельяна Ивановича Пугачева".
Эту нашу передачу на тему "Пушкин и судьбы русской культуры" я хотел бы назвать (первая "Поэт и нация", вторая - "Поэт и толпа") я хотел бы назвать "Поэт и царь". Эта формула всем известна, только как ее трактовать - эту формулу. Я бы хотел поговорить не столько об отношении А.С. Пушкина к конкретным двум государям, с которыми связана его зрелая жизнь, а прежде всего об отношении А.С. Пушкина вообще к царской власти, к монархии. Я начну с того, что А.С. Пушкин в сущности никогда не был сознательным и убежденным борцом с царизмом. Был краткий очень период его жизни, который можно так обозначить. Но это был очень краткий, я повторяю, период. Даже те же самые ранние его произведения, с которых во всех школах начинается изучение Пушкина - это ода "Вольность", "Вот деревня" и, наконец, знаменитое "Послание Чаадаеву" - они всегда трактовались в духе такого громоподобного ниспровергательского антимонархического пафоса.
Беги, сокройся от очей
Цитеры слабая царица,
Где ты, где ты гроза царей,
Свободы грозная певица!
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру,
Хочу воспеть свободу мира,
На тронах поразить порок!
Ну, сразу видно, что он хочет свергать всех царей... :) Но на самом-то деле это совершенно не так, потому что заканчивается-то ода:
И днесь учитесь, о, цари!
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари,
Неверные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную закона,
И станут вечной стражей трона
Народов - вольность и покой.
Оказывается ода "Вольность" - это, во-первых, настоящий гимн закону перед котором равны все: и монархи, и простые смертные. И Людовик XVI казненный французскими революционерами и его палачи - революционеры. И Павел I и его убийцы. Вот здесь удивительная объективность А.С. Пушкина, как он говорит:
Падут бесславные удары,
Погиб увенчанный злодей.
Перед нравственным законом равны все. Хоть император Павел на его взгляд - злодей, но и удары бесславны и убийство бесславно. Потому что все противоестественное - антинравственно. Это против закона. И во-вторых, самое главное, что вся политическая программа оды "Вольность" - это программа, которую исповедовали все декабристы, эта программа конституционной монархии, т.е. программа чрезвычайно умеренная. Я склонен думать, что в политических идеалах раннего А.С. Пушкина на первом месте не столько политическая проблематика, сколько нравственная. У него вопрос об образе правления упирается прежде всего в нравственные нормы, в нравственные истины, в нравственный закон. Вот эта идея останется с ним всегда, а остальное - плод влияния. И то, что это именно влияние мы можем увидеть из того что, как как только Пушкин оказывается в южной ссылке так его взгляды резко меняются. Он попадает под влияние Южного общества декабристов, гораздо более радикального. Мы знаем, что они (по разным причинам не приняли Пушкина в свою масонскую ложу) и вынашивали очень серьезные замыслы вплоть до истребления всего царского дома. Этот южный период Пушкина, очень нервозный и бурный. Он пишет разочарованные стихи:
Я пережил свои желания,
Я разлюбил свои мечты.
И остались мне одни страдания -
Плоды сердечной пустоты.
С другой стороны он пишет кощунственную поэму "Гаврилиада". Потом он пишет одну из самых, пожалуй, кощунственных из своих произведений "Послание к декабристу Василию Давыдову". Ужасное стихотворение. Он в этих стихах (1822 год) потешается над смертью Кишиневского митрополита. И в конце он говорит о свободе, о революции:
Но нет, мы счастьем насладимся
Кровавой чашей причастимся
и я скажу: Христос воскрес!
То есть он парадирует Пасху - Воскресение Христа - вот на такой кровавый манер. И рядом с этим он пишет блистательное стихотворение "Послание Юрьеву", с котором он характеризует себя. Это замечательные стихи. Когда Батюшков прочел эти стихи, он сжал этот листок бумаги в руке и сказал: "Как стал писать этот злодей..." В этих стихах замечательный автопортрет:
А я - повеса вечно праздный,
Потомок негров безобразных,
Взращенный в дикой простоте.
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.
В общем, все это сплошное вранье о себе. Это ложный автопортрет. Это он все время старается строить себя как-то не таким, какой он есть, представить себя каким-то кровожадным сексуальным гангстером, каким-то жутким революционером и человеком, который готов затягивать петли на шее у дворян. Хотя он - дворянин и дворянство для него было всегда чрезвычайно важным. Его сослали, он был обижен на Александра I страшно. И вообще этот возраст, когда в душе творятся всякие бури, это все очень понятно, почему он стал таким радикалом. А потом еще гигантский темперамент. Все-таки ода "Вольность" и "К Чадааеву" вошли в корпус самых революционных стихотворений, самых радикальных (хотя программа, как я уже говорил, политически очень умеренная) исключительно на мой взгляд благодаря тому, что у Пушкина бешенный темперамент. Сами эти слова, сами эти стихи, как они льются, они вызывают ощущение какой-то невероятной мускулатуры стиха, которая сильнее чем политическая концепция. На юге его темперамент превалирует над конкретным содержанием программы. И среди все этих стихов появляется самая страшное, самое кровавое стихотворение "Кинжал":
Лемновский Бог тебя сковал
Для рук бессмертной Нимизиды.
Свободы тайной страж,
Карающий кинжал
Последний судья позора и обиды.
Где Зевса гром молчит,
Где дремлет меч закона
Свершитель ты проклятия и надежд
Ты кроешься под сенью крова,
Под блеском праздничных одежд.
Как адский луч, как молния богов
Немое лезвие злодею в очи блещет.
И, озираясь, он трепещет
Среди своих пиров.
Это буквально манифест политического терроризма. Это единственное такое стихотворение у А.С. Пушкина. Вот оно появилось среди вот этих ложных отчасти автопортретов Пушкина. Но и в этом стихотворении, как бы в самом радикальном, Пушкин проговаривается: "Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона...", - все-таки святыня закона для него всегда остается на первом месте. И это очень важно. А вскоре после этого А.С. Пушкин начинает общаться с человеком, на которого он написал еще в Петербурге чрезвычайно жестокую эпиграмму:
Холоп венчанного солдата
Благодари свою судьбу,
Ты стоишь лавров Герострата
И смерти немца Кацеду.
Этот человек Александр Скурлатович Стурдзе - известный религиозный деятель. Пушкин его встретил, вел с ним разговор и писал Вяземскому: "Мы с ним приятели. И даже в кое-чем мыслим одинаково." А вот, что вспоминает сам Стурдзе об их разговорах: "Я сказал между прочем Пушкину: теперь то и дело говорят о мечтательной, политической свободе. А знаете ли, что в Евангелии, в котором заключены все высшие истины, мы обретаем определение истинной свободы. Господь сказал: "Познайте Истину, и Истина сделает вас свободными." Заключите же из всего Божественного изречение, что где нет внутренней свободы, та нет и внешней. Собеседник мой при этих словах изъявил простодушное удивление и сердечное участие..." И довольно скоро после этого (я не говорю, что это было под влиянием разговора со Стурдзе - Пушкин, в этих вещах был чрезвычайно самостоятелен - я имею в виду внутреннюю эволюцию Пушкина) вскоре в процессе работы над "Борисом Годуновом" Пушкин пишет, что в Михайловском, прочитав про Крамзина, соприкоснувшись с русской деревней, с русским бытом, который оставался в Михайловском, как теперь говорят - в глубинке, почти таким же, каким он был до Петровской революции. Соприкоснувшись с глубинами народной души, Пушкин начинает вот эту душу в этой трагедии для себя открывать заново.
Девичье поле. Новодевичий монастырь. Народ.
Один: "Теперь они пошли к царице в келье.
Туда вошли Борис и Патриарх с толпой бояр".
Другой: "Что слышно?"
Третий: "Все еще упрямится. Однако есть надежда."
Один: "Нельзя ли нам пробраться за ограду".
Другой: "Нельзя, куды. И в поле даже тесно, не только там.
Легко ли. Вся Москва сперлася здесь. Смотри, ограда, ров,
Все ярусы соборной колокольни.
Главы церквей и самые кресты
унизаны народом".
Один: "Право. Любо."
И он создает не просто первую русскую национальную драму, он создает философию истории свою, в которой важнейшую роль играет Проведение или как говорится по православному, по русскому - Божий Промысел. Философия истории его оказалась религиозна. В частности произошел поворот и в его политических взглядах, во взглядах на монархию. Вот есть такая сцена в "Борисе Годунове", одна из центральных сцен, где Шуйский приходит к царю Борису и сообщает ему, что в Кракове явился самозванец и, что король и паны за него. Бориса интересует один единственный вопрос, он трижды задает его Шуйскому:
- Послушай, князь Василий, как я узнал, что отрок сей
Лишился как-то жизни, ты послан...
Теперь тебя Крестом и Богом заклинаю
По совести мне правду объяви.
Узнал ли ты убитого младенца,
И не было ль подмены. Отвечай?
- Клянусь тебе!
- Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай, то был царевич?
- Подумай князь, я милость обещаю.
Прошедшей лжи опалою напрасно не накажу.
Но если ты теперь со мной хитришь,
То головою сына - клянусь,
Тебя постигнет злая казнь,
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Три раза он спрашивает Шуйского, кто идет. Ни с кем, ни с чем, ни с каким количеством войска - а кто. Что же его интересует? Его интересует то, идет ли законный царь, помазанник Божий или самозванец. Если самозванец - то все дело в материальной силе. Если же идет законный царь, царевич, которому принадлежит престол по закону, по праву наследования - то дело Бориса безнадежно, потому что Бог за помазанника Божия и тогда сопротивление бесполезно. Вот почему Борису так важно узнать: кто. Вот здесь мне кажется, очень важный для Пушкина момент. Он понял, писав Бориса Годунова, что такое царская власть в народном понимании. И от ныне его взгляды на монархию претерпевают очень глубокие изменения. Если раньше в молодые годы он принимал монархию, как просто данность, которую нужно немножко ограничить и все. То сейчас, он ее принимает уже не как данное что-то извне, а изнутри народной души.
И когда он едет в Москву по вызову, по высочайшему повелению Николая I, он едет уже совсем с другими взглядами. Он разговаривал с царем в Чудовом дворце, в Кремле, как мы знаем, даже не переодеваясь с дороги, через караулку его ввели в государевый кабинет. И на этот разговор он уже шел ни как на какой-то поединок, а на диалог, на разговор. Николай во время этого разговора, как вычислила наша наука, поделился с ним своими реформаторскими планами. И это тоже очень вдохновило Пушкина. Но самое главное было в том, что он иначе относился к самому царю, к монархии. Он относился к нему как к законному правителю. И как к человеку, природа власти которого совсем не такая, как у высшего административного лица. Ведь царь, в понимании народа - это не есть высшая административная должность. Это человек, личность поставленная Богом через церковь над всей страной и отвечающая не перед законом, не перед парламентом и не перед кем-нибудь другим, а перед Богом за всю нацию. Это гигантская ответственность. И этот человек должен соответствовать этой ответственности. Народная пословица говорит: "За царский грех Господь всю землю казнит, за угодность - милует". На царе лежит гигантская ответственность. Поэтому, кстати, после этого разговора в стихотворении "Стансы" Пушкин учит Николая как ему нужно себя вести:
Семейным сходством - будь же горд,
Во всем будь пращуру подобен
Как он - не утомим и тверд,
И памяти как он не злобен.
Это уже про декабристов. С этого времени у Пушкина начинается через всю его жизнь идущая тема _милости к падшим_. Царь казнил - это его право, но его право и его обязанность человеческая - помиловать тех, кого можно помиловать. Вот этот чрезвычайно важный момент в отношении Пушкина к монархии, который был раскрыт позже.
В 30-х годах Гоголь Николай Васильевич писал за Пушкиным его слова: "Зачем нужно, чтобы один из нас (то есть монарх) стал выше всех и даже выше самого закона? А затем, потому что закон - дерево, то есть деревяшка. В законе слышит человек что-то жесткое и не братское. С одним буквальным исполнением закона далеко не уйдешь. Нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен. Для этого и нужна высшая милость умягчающая закон. Государство без полномочного монарха - автомат. Много, много если она достигнет того, до чего достигли США. "А что такое США," - говорит Пушкин? - "мертвечина! Человек в них выветрился до того, что выеденного яйца не стоит." Это полтора века назад сказал А.С.Пушкин. То есть Пушкин видит в монархическом образе правления огромный, гуманный потенциал.
В сущности монархический образ правления в России так органичен потому, что отвечает вере именно в человека, в конкретную личность, в способность человека миловать. У Александра Николаевича Островского в "Горячем сердце" есть замечательная сцена, где городничий Градобоев принимает купцов, мужиков и говорит им: "Ну, как мне вас, мужички, судить по закону, аль по душе?" "По душе, Серафим ...ич(?), по душе!" Конечно, по душе. А кто может судить по душе? Только обличенный полномочной властью монарх. И Пушкин это прекрасно понял.
Кстати, еще во время писания "Бориса Годунова" у него появилось два очень важных стихотворений, одно из них огромное "Элегия Андрея Шинье" - очень сложное произведение, но в нем, я хочу отметить только один момент: он называет там якобинскую диктатуру революционную "диктатурой сих палачей самодержавных". Вот это очень интересно. Самодержавной может быть не только личная монархическая власть - самодержавной может быть революционная, республиканская власть точно так же. Дело не в формальном определении власти, дело в том - кто ее берет на себя, на кого она возложена. Опять впереди нравственный, человеческий момент, а не собственно чисто политический. А второе произведение, которое еще до возвращения в Москву написано - это знаменитое стихотворение "19 октября": "Роняет лес багряный свой убор..." И там удивительные происходят вещи. Когда он воображает себе свое возвращение через год, он пророчествует, говоря: "Промчится год и с вами снова я..." Откуда он берет это пророчество? Это не понятно. Единственно, что я могу объяснить, что все это стихотворение построено на любви к друзьям. А он так их любит и так с каждым из них: с Горчиковым, с Пюхебекером, с Пущиным, что они оказываются здесь. И все стихотворение на этом построено. Они начинают присутствовать. И стихотворение, которое начинается словами: "Печален я, со мною друга нет..." Заканчивается: "Как ныне я, затворник ваш опальный. Его провел без горя и забот." Он не одинок. И этим он обязан своей любви собственной к этим друзьям. И вот на волне этой любви, он как бы поднимается на какую-то такую высоту, с которой ему становится видно далеко. И он говорит:
Промчится год. И с вами снова я.
Исполнится завета моих мечтаний.
Промчится год, и я явлюся к вам.
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш поднято к небесам.
И первую полней, друзья, полней
И всю до дна до капли выпевайте
Но за кого,о други, угадайте?
Ура, наш царь! Так выпьем за царя.
Он человек. Им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей.
Простим ему неправые гоненья.
Он взял Париж, он основал Лицей.
Он прощает Александра I, которого считает своим гонителем. Он потом еще будет высказываться жестко об Александре, но сейчас он его прощает. И тут не одно пророчество, не только то, которое сказал. Я недавно совсем, перечитывая эти строки вдруг почувствовал жгучее желание заглянуть в календарь и нечто там найти. И я не ошибся.
Я заглянул в календарь и увидел, что это стихотворение помечено 19 октября, ровно через месяц после этой даты 19 ноября прощенный Пушкиным Александр I оставляет свое земное или мирское поприще (или исчезает в Таганроге). Вообще, ни что в этой жизни не проходит даром и все в конечном счете вознаграждается. Так случилось и с Пушкиным. Потому что простивший одного царя, он другим царем был в свою очередь прощен и возращен из ссылки в столицу. Еще странное сближение свойственное Пушкину:
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю.
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
Его я просто полюбил.
Он бодро, честно правит нами.
Россию вновь он оживил
Войной, надеждами, трудами.
О, нет хоть юность в нем кипит.
Но не жесток в нем дух державный
Тому, кого карает явно,
Он в тайне милости творит.
Текла в изгнанье жизнь моя.
Влачил я с милыми разлуку.
Но он мне царственную руку простер
И с вами снова я.
Во мне почтил он вдохновенье,
Освободил он мысль мою.
И я ль в сердечном умиленье
Ему хвалы не воспою.
Я льстец... Нет, братья, льстец лукав,
он горя на царя накличет.
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.
Он скажет: "Презирай народ,
Глуши природы голос нежный."
Он скажет: "Просвещенья плод -
разврат и некий дух мятежный.
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи думу.
В этом стихотворении есть тоже в конце поучение монарху. И Пушкин не ошибся, потому что дальнейшие отношения с Николаем Павловичем складывались у него не самым простым и часто не самым лучшим образом. Те обещание, которые ему дал Николай быть его цензором и так далее. Они выполнялись не всегда и не во всем. Это было тяжело. И Пушкин очень часто недоволен, возмущен. В 33-ем, 34-ом году чуть ли не говорит, что снова готов уйти в оппозицию. Но это все - вопрос настроения, вопрос какого-то определенного момента.
У нас вообще сложилась такая истерическая традиция в трактовке темы во взаимоотношении культуры с царской властью в России: "царизм душил, царизм гнал, царизм убивал". Ну а когда власть особенно поощряла, когда власть была в полном единении, единстве с культурой? Да почти никогда этого не было. Или это было ценой гигантских жертв совсем другого порядка какого-нибудь. Подкупа, так сказать, и т.д. Никогда власть не жила в полном мире с культурой с творческим человеком. И творческий человек никогда не мог жить в мире с властью. Это нормальное положение. Ничего с этим не поделаешь. Другое дело, если бы Пушкина спросили: от чего зависеть культуре от власти монарха или от власти денег, то я бы не сомневаюсь, что он выбрал бы первое. Потому что монарх - человек, а у денег нет сердца.
Оставь герою сердце, что же он будет без него - тиран.
Царь - это человек, у него сердце есть. Поэтому есть надежда, что он может быть человечен. И вот надо заметить, что именно с того момента, когда в Пушкине произошел вот этот поворот в понимании органичности монархического правления в России. А ведь Пушкин говорил, что "климат, вера и образ правления определяют физиономию каждого народа". Особенно когда писал "Бориса Годунова" Пушкин очень понял все единство вот этих трех факторов. И когда он понял, что и вера, и образ правления, и вся природа российская, и русский характер - это все какое-то единство. И с этого момента он становится самостоятельным и очень глубоким политическим мыслителем. И вот одна из его политических концепций - это концепция роли дворянства в истории России: монархия дана - это то, что веками утвердилось, то, что органично;
но для дальнейшего развития нации нужно сильное дворянство - класс, который предстательствует от лица народа перед монархом. Он говорит: "Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству, чести вообще" - вот критерии. Благодаря этому дворянство должно быть передовым и ведущим классом в России. И в этом он видел залог будущих судеб России. И вероятно, на это надеялся. Другое дело, что история пошла по другому пути...
Вот еще одно стихотворение. Одно из последних пушкинских стихотворений, в которых затронута тема нашего разговора. Это последняя лицейская годовщина 1836 года, которую Пушкин читал на лицейской, очередной сходке, которую он не закончил и даже не дочитал, потому что рыдал, как известно:
Всему пора. Уж двадцать пятый раз
Мы празднуем Лицея день заветный.
Прошли года чередою незаметной,
И как они переменили нас.
Не даром, нет, промчалось четверть века.
Не сетуйте, таков судьбы закон -
Вращается весь мир в путь человека,
Ужель один недвижим будет он.
Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили.
Чему, чему свидетелями мы были?
Игралище таинственной игры.
Металися смущенные народы,
И высились, и падали цари,
И кровь людей... то славы, то свободы -
То гордости багриво обдарит.
Вы помните, когда возник Лицей.
Как царь для нас открыл Черток Царицын,
И мы пришли, и встретил нас Куницын
Приветствием средь царственных гостей.
Тогда гроза двенадцатого года
Еще спала, еще Наполеон
Не испытал великого народа.
Еще грозил и колебался он.
Вы помните, текла за ратью рать.
Со старшими мы братьями прощались,
И сень наук с досадой возвращались,
Завидую тому, кто умирать шел мимо нас.
И племена сразились,
Русь обняла кичливого врага
И зарево Московским озарились
Его полкам готовые снега.
Вы помните, как наш Агамемнон (Александр I)
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред ним раздался!
Как был велик, как был прекрасен он!
Народов друг, спаситель их свободы.
Вы помните, как оживились вдруг
Сии сады, сии живые воды,
Где проводил он славный свой досуг.
И нет его и Русь оставил он.
Взнесенну им над миром изумленным.
И на скале изгнанником забвенным
Всему чужой угас Напалеон.
И новый царь суровый и могучий
На рубеже Европы бодро встал. (Николай I)
И над землей сошлися новы тучи
И ураган их ...
На этом стихотворение оборванно и кончается все это точками. И вы знаете, в этих точках, в этой оборванности есть ЧТО-ТО. Пушкин как будто не просто оборвал, а вложил в эту оборванность какую-то тревогу, какое-то смутное предчувствие. "Ураган", который грядет.
(попытка уничтожить Россию в переворот 1917г.?)
Возвращаясь в наши дни, мне хочется сказать, что у нас сейчас очень остро стоит проблема будущего России. В том числе государственного будущего. У нас сейчас есть очень много людей, которые считают себя монархистами, которые считают, что надо вернуться к этому образу правления. Но очень многие из них думают, что монарх - это высшая административная должность. Многие, из которых понимают эту власть совершенно не так, как ее понимал Пушкин, как понимал ее народ. Для них царь - тот же самый президент, премьер министр или еще кто-то. Это не важно... Важно, чтобы он только назывался царем и, якобы, от этого все зависит. Они думают, что если избрать, посадить и назвать его царем, все пойдет как следует, все пойдет хорошо. Но ничего подобного! Климат, вера и образ правления определяют физиономию каждого народа. Власть царская связана с верой, во всяком случае, с духовным началом, с духовным отношением к власти, а не с очередной тоталитарной идеологией. Это гибель, это не монархия - это гибель. Это не то, о чем думал и что признавал, и о чем мечтал Пушкин.
Приближается Пушкинское двухсотлетие, к этому времени относятся известные слова Н.В. Гоголя: "Пушкин - это русский человек в его развитии, в каком он явится может быть через двести лет". Этот срок приближается. И мне кажется, не случайно Гоголь осенил наше время именем Пушкина. Пушкин - это всегда знамя надежды. Это всегда какое-то солнечное знамя света, обязательно какой-то веры в Россию. Его проблемы России интересовали и мучила всю жизнь. Он очень верил в эту страну, в эту нацию, в этот народ. И мне бы хотелось закончить рассказ теми же Пушкиными словами, с которых я начал:
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни...