Умное делание по учению свт.Игнатия:
УЕДИНЕНИЕ, БЕГСТВО СУЕТЫ
Посвятивший себя умному деланию, вводящему делателя в священное безмолвие ума и сердца в Боге, должен наблюдать, что среди встречающегося в жизни способствует, и что препятствует деланию его души. Свт. Игнатий обращает внимание на то, что мысль и сердце слабого человека, - а таковым должно признать каждого облеченного в падшее естество, - сообразуется с наружным положением, с условиями внешней жизни человека (V, c. 292). Постоянно пребывая близ соблазнов, которыми исполнен мир, приобретая от них впечатления, проникающие в душу, не возможно сосредоточиться умом в молитве Богу, невозможно удержать в сердце святых чувств или даже просто обращать духовный взор на свой внутренний мир, хранить духовное трезвение. «Соблазн, находясь пред нами или вблизи нас, - говорит свт. Игнатий, - по необходимости найдет сочувствие себе в нашем греховном повреждении и произведет на нас впечатление. Впечатление это может быть и не примеченным; но когда оно разовьется и усилится в человеке, тогда возобладает им, и может поставить на край погибели. Иногда впечатление соблазна действует и весьма быстро, не дав, так сказать, опомниться или одуматься искушаемому: мгновенно омрачат ум, изменяет расположение сердца, ввергает инока в падение и падения» (V, c.40). Поэтому для беспрепятственного совершения молитвенного подвига, умного делания со всей очевидностью возникает необходимость удаляться, как только возможно, от всех соблазнов, хранить свои чувства от всего развлекающего внимание, избегать знакомств с людьми нерадивыми (V, c.20), искать уединения в связи с всеобщим распространением разврата (П., с.519). «Проводящему внимательную жизнь, - говорит Святитель, - не должно смотреть ни на что пристально, и не слушать ничего с особенным тщанием, но видеть, как бы не видя, и слышать мимоходно, чтоб память и сила внимания были всегда свободными, чуждыми впечатлений мира, способными и готовыми к приятию впечатлений Божественных» (II, c.269). Святой угодник говорит о том, что должно хранить душу от всех земных, тленных впечатлений, достигать безмолвия, оживляющего весь процесс умного делания.
По закону подвижничества, сначала должны быть расторгнуты узы вещества, которыми человек связан извне, лишь затем можно приступить к расторжению внутренних уз, которыми духи злобы связали ум и сердце. (II, c.368). По свт. Игнатию, именно в уединении, в безмолвии укрепляется благое произволение ко спасению, так как при постоянном разжжении греховного естества впечатлениями мира победа над страстями не возможна (I, c.337-338; П., с.664-665). В уединении, которое есть «смерть прежде смерти» в смысле умирания для мира, греховные впечатления мира сглаживаются с ума человека (П., с.364), душа укрепляется, обращает свой взор к вечности, усматривает, что «назначение человека – не для земли, а для Неба» (П., с.366,363). Безмолвие направляет очи ума «к созерцанию своей греховности и предстоящего суда Божия» (П., 112). Лишь в безмолвии можно молиться особенно внимательно, когда двери ума и сердца затворены для всех воздействий внешнего мира (II, c.170-171). К достижению этого состояния направлена монашеская жизнь, которая во всех своих видах имеет одну цель, - «устранить немощь нашу от обольщений и впечатлений мира, дать должную цену и временной и вечной жизни, употребить первую для получения второй» (IV, c.361). Святая обитель поэтому особенно располагает к умному деланию, если ею не овладеет «житейская многопопечительность» - монашество требует духа «святой простоты» (П., с. 116). И в самом монастыре необходимо безмолвие, или, как часто говорит свт. Игнатий,ы пребывание странником для прохождения умной молитвы: из монастыря не должно выходить, разве по крайней нужде, и, выходя, со всей внимательностью хранить чувства; в самом монастыре должно воздержаться от близких знакомств, в особенности остерегаться свободного и вольного обращения с другими, необходимо погасить естественную любовь к ближним, но полюбить их духовной любовью в Боге, видящей во всяком человеке без различия Ангела, приносящей утешение сердцу, уединяющей человека в самом себе (П., с.255-257, 281, 295; V, c.25). Безмолвие монастыря состоит и в постоянной умеренности пищи и сна, в скромности одежды и простоте самых необходимых принадлежностей келлии, так как к излишним и красивым вещам в сердце является пристрастие, а ум вдается в мечтательность и рассеянность. Безмолвие монастыря должно состоять в обуздании языка и хранении душевных чувств, в непрестанной молитве Богу (I, c.211-212; II, c.206, c.350-351; V, c.23, 285). Безмолвие монастыря нужно хранить до конца, так как, в отличие от душевного состояния тех, кто постоянно обращается среди соблазнов, «страсти в иноках голодны: они, если будут оставлены без хранения, то кидаются с неистовством на предметы похотения, подобно хищным зверям, спущенным с цепей» (V, c.42; II, c.209), и тогда весь труд умного делания, приобретенный в безмолвии, и заключающийся во внутреннем мире, будет потерян.
То, что имеется в монастыре, не обретает человек, живущий посреди мира, но и он не должен отчаиваться, не должен бояться приступать к умному деланию. И его внутреннее делание, если оно одушевлено искренностью, по словам свт. Игнатия, может иметь хотя бы некоторый плод среди мира: «Мир не веселит людей размышляющих, но он, питая нас горестями, отталкивает нашу любовь к нему и направляет ее к Богу. Мир ранит наше сердце и тем исцеляет его болезни – земные пристрастия. Безвременное уединение уничтожает сию работу сердца, которое нашедши покой, часто снова примиряется с миром и делается холоднее к Богу» (П., с.493). Встречая постоянные соблазны мира, болея от того душой, видя всю гибельность превозносимых падшим человечеством страстей, мы тем крепче будем прилежать молитве к Богу, хранить себя и среди мира от влияния мира. «Истинное безмолвие, - говорит свт. Игнатий, - состоит в отречении от мира и в самоотвержении, совершаемых в средоточии человека, в духе его. Истинное безмолвие состоит в полном оставлении упражнения в помышлениях о суетном, в устремлении всех помышлений в служение Богу. Вход в такое безмолвие устраивается при помощи веры» (V, c.432).
Свт. Игнатий предостерегает и монахов, и мирян от преждевременного стремления к совершенному уединению, к совершенному безмолвию, заключающемуся не только в предохранении себя от соблазнов, но и в абсолютной изоляции себя от общения с кем-либо. «Покушение на преждевременное безмолвие влечет за собою неминуемые пагубные последствия. Дерзновенный, самонадеянный, омраченный и связанный неведением подвижник не найдет пищи для души своей в безмолвии, а от этого непременно впадет в уныние, которое в безмолвниках действует с особенною силою и вредом, предавая их увлечению разнообразными лукавыми помыслами и мечтаниями» (II, c.143). В совершенном уединении в душе вмиг восстанут неискорененные страсти, страсти, которые можно было искоренить лишь находясь в обществе человеческом. Так, по словам свт. Игнатия, инок не должен касаться безмолвия, если предварительно он не стяжал постоянной непарительности ума, занимаясь молитвой Иисусовой в иноческом обществе, где упражнению молитвой много содействует деятельное исполнение евангельских заповедей, то есть послушание и смирение (II, c.289). В обществе человеческом делание душевное сопряжено с деланием телесным, здесь, находясь среди людей, подвижник приобретает правильное самовоззрение, опытно познает в искушениях действия падшего естества и действия падших духов (V, c.43). В абсолютном же безмолвии может пребывать лишь прошедший путь долгого обучения послушанию в монастыре, лишь тот, чье душевное делание уже стало духовным (II, c.143), приняло «благодатную росу Святого Духа» (П., с.270). Свт. Игнатий, видя духовные силы современного ему христианского общества, считал, что отшельничество в нашем отечестве нужно признать решительно невозможным, а затвор очень затруднительным, как более опасный (V, c.70). И к каждому ищущему посредством умного делания внутреннего безмолвия Святитель обращается со следующими словами: «Не подумай, что для научения безмолвию необходим затвор, или глубокая пустыня. Нет! Гораздо лучше научиться ему между людьми при посредстве душевного подвига. Самые падения, невидимые ближними, видимые и ведомые Богу и совести, падения ума и сердца, послужат к пользе, открывая тебе всю немощь человека. Подвижник, воспитанный между людьми силою невидимого внутреннего подвига, бывает прочен, богат знанием и опытностию духовною, исполнен смиренномудрия, для ближнего – пристанище, сокровище»(П., с. 270).
