Среди множества учеников преподобного
Григория Синаита были лица, которые имели великую веру к своему
учителю и во всем ревностно следовали его указаниям. В свою очередь,
и преподобный к ним имел особое расположение. Он уделял им много
внимания, во всей полноте раскрывая перед ними тайны внутреннего
делания.
Эти ближайшие ученики преподобного
Григория, находясь под заботливым духовным руководством, быстро
возрастали и, достигая бесстрастия, восходили к созерцанию. Они
становились прямыми преемниками его духа и учения, несли это сокровище
в места своей дальнейшей духовной деятельности и, подражая своему
учителю, ревностно распространяли исихазм. В первую очередь это
были продолжатели традиций великого Григория Синаита в Византии.
Преподобный Герасим
Из известных нам непосредственных
учеников преподобного Григория Синаита святой патриарх Каллист упоминает
о двенадцати. Из всех учеников старца “самым достойным и заслуживающим
похвал и особенно им любимым, следовавшим по стопам его и бывшим
как бы отражением его добродетелей” [23, с.
26] святой патриарх Каллист называет преподобного Герасима.
Преподобный Герасим родился на острове
Эврип, или Евбея, в городе Каристе, расположенном в округе Карастии,
и был родственником правителя этого острова по имени Фац.
Род Фацов был один из тех западных
родов, которые впоследствии навсегда остались на занятых ими местах
в Византийской империи. Следовательно, святой Герасим родом был
не грек, а, по всей вероятности, каталонец [24, с. XXI].
О времени рождения Герасима положительных
данных не имеется. Монашество он, возможно, принял еще на Синайской
горе. Там же он стал учеником святого Григория Синаита. Подражая
подвигам и строгой жизни своего учителя, он, “с самого начала прекрасно
воспитанный в добродетели и жизни, свойственной монахам” [23,
с. 31], достиг
высокой степени деятельного подвижничества. Вместе с преподобным
Григорием Синаитом Герасим в конце XIII века
оставил Синайский монастырь и находился при святом Григории вплоть
до его блаженной кончины. Руководствуясь наставлениями своего учителя,
он весьма преуспел в исихии и стал, “исполнившись Божественной благодати”,
для многих образцом подвижнической жизни. После кончины святого
старца Григория он некоторое время пользовался наставлениями патриарха-исихаста
Исидора, занимавшего Константинопольскую кафедру с 17 мая 1347 по
2 декабря 1349 года [23, с.
89—90]. В своих монашеских подвигах он подражал преподобному Герасиму
Иерусалимскому. Подобно ему, он “совершал апостольское течение”,
устраивая новые обители. Исихастские
идеи он распространял в Элладе среди греческого иночества. В совершенстве
изучив местное наречие, он обошел в этой земле “всех желающих научиться
добродетели и, насколько можно было, обогатил многих прибытком освящения
и благочестия” [23, с. 37]. Преподобный Герасим основал там “много
убежищ благочестия и чистоты и преподал насельникам их подобающие
правила высокой нравственности для достижения первозданной чистоты
человека”. “Собрав сонм учеников, он создал небесную страну” [1,
4-е изд., с. 324]. Расселив своих учеников в убежищах-исихастириях,
преподобный Герасим упражнял их в безмолвии и умном делании. Несомненно,
что эти исихастирии были устроены по образцу афонских покоищ преподобного
Григория Синаита.
Кроме того, известно, что святой Герасим
на французском языке, которым владел в совершенстве, проповедовал
учение исихазма и среди морейских франков [101, с. 55].
Подвизаясь в пустыни, святой был удостоен
“весьма многих видений и жил чудесною жизнью” [23, с. 37]. Судя
по житию его великого учителя, где Герасим назван “иже во святых”,
Константинопольская Церковь причислила Герасима к лику святых. Но
в настоящее время день памяти святого Герасима нам неизвестен.
Преподобный Иосиф
Другим учеником преподобного Григория
Синаита, который начал подвизаться под его руководством на Святой
Горе Афон и, продолжая свои подвиги, распространял синаитско-исихастское
влияние в Византии, был преподобный Иосиф, друг и соотечественник
преподобного Герасима. Будучи сподвижником последнего, он не менее
его прославился высотой духовной жизни.
Из добродетелей Иосифа святой Каллист
особенно выделяет его непримиримую борьбу “против латинян” за чистоту
православия и против высокообразованных и “пользующихся величайшей
славой в области эллинской мудрости” [23, с. 38]. Это были, надо
полагать, те же латинствующие и ученые “во внешних науках”, которые
восставали на духовного учителя Иосифа преподобного Григория Синаита
и на его последователей [124, с. 266—269].
Сам Иосиф не имел хорошего образования,
но, получив великую благодать Духа Святого, дающего истинную мудрость,
он, как некогда святые апостолы — простые рыбари, с полным успехом
противостоял высокоумствующим и посрамлял мудрых мира сего (1
Кор. 1, 27). Праведная ревность Иосифа о чистоте православной веры
утвердила в благочестии “многих не только мужей, но и жен... Остальную
же его добродетель, святость и чудесность жизни, — пишет святой
патриарх Каллист в житии преподобного Григория Синаита, — нелегко
и изобразить” [23, с. 38—39].
Святой патриарх Каллист
“Следуя по стопам” преподобного Григория
Синаита, “с радостью, как раб, воспринял дух” его и святой Каллист
[23, с. 23]. Великий подвижник относился к нему как к любимому сыну,
с искренней любовью и расположением. Он с готовностью посвящал способного
ученика в тайны созерцания и полностью раскрывал их перед ним [23,
с. 32—34]. Святой Каллист хорошо усваивал наставления учителя, ревностно
следовал им в духовной жизни, благодаря чему достиг великих успехов,
о чем свидетельствует тот факт, что преподобный Григорий разрешил
ему подвизаться самостоятельно [23, с. 45].
Родом святой Каллист был из Константинополя
[113, с. 72], точнее, из его предместья Галаты [89, отд. 2, с. 162].
Где и какое образование он получил,
в настоящее время неизвестно. Но, судя по его творениям и деятельности,
он был весьма образованным человеком своего времени. Предполагается,
что монашество будущий патриарх принял в монастыре Ксанфопул [89,
отд. 2, с. 162], по наименованию которого и был назван Ксанфопулос
[59, с. 429]. Позднее он поступил в Иверский монастырь [24, с. XIII].
Возможно, что, уже подвизаясь в скиту
Магула, святой Каллист все еще принадлежал к Иверской обители, поскольку
скит находился на ее землях. В том же скиту святой пребывал и после
возвращения около 1330 года из Парории.
Святой Каллист входил в число лучших
учеников преподобного Григория Синаита. Это видно из отношения к
нему старца, а также из последующих фактов его жизни. Каллист сопровождал
преподобного почти во всех его путешествиях. В первое путешествие
он отправился приблизительно в 1325— 1326 годах, когда преподобный
Григорий из-за нашествия турок вместе с большой группой учеников
ушел в Солунь. По прошествии двух месяцев Григорий Синаит отправился
в поисках “подходящего для безмолвия пристанища” [23,
с. 59] лишь с двумя из них — святым
Каллистом и Марком, оставив остальных в Фессалониках со святым Григорием
Паламой — будущим защитником исихазма и борцом за чистоту догматов
православия [136, с. 47]. Удобное для молитвы место они нашли в
Парории, где подвизались непродолжительное время, а потом вернулись
на Святую Гору.
На Афоне святой Каллист вместе со
своим учителем построил скит близ Великой лавры святого Афанасия.
Но, как и прежде, их безмолвной жизни в новоустроенном скиту стали
мешать безбожные агаряне. Спасаясь от их нападений, преподобный
Григорий с учениками укрылся за стенами лавры, оттуда вместе с Каллистом
в начале 30-х годов XIV столетия
[23, с. 12] отправился
в Парорийскую пустынь.
По всей видимости, святой Каллист
не весь второй парорийский период был вместе с преподобным Григорием.
Весьма вероятнее, “что Каллист оставил Парорию еще при жизни преподобного
Григория и отсюда ушел на Афон, может быть вызванный туда каким-нибудь
обстоятельством, требовавшим его присутствия там” [24, с. LХХI].
Этот факт косвенно подтверждает и житие преподобного Афанасия Метеорского,
где есть упоминание о некоем иеромонахе Каллисте, который из скита
Магула приблизительно в 1333 или 1334 году направил | пришедшего
к нему преподобного Афанасия к ученикам преподобного Григория Синаита,
подвизавшимся в местечке Милеа [11, с. 299]. Исходя из этого мы
можем предположить, что святой
Каллист, проводив своего духовного отца в Парорию, был отправлен
им обратно на Афон, где стал подвизаться, как видим из жития преподобного
Афанасия, в скиту Магула.
В 1341 году святой Каллист присутствовал
на Соборе в Константинополе, который был открыт в храме святой Софии
11 июня. Это был первый церковный Собор из ряда Соборов, созывавшихся
в течение последующего десятилетия против ереси Варлаама и Акиндина
(так называемые исихастские споры). Среди подписавшихся под актом
Собора есть имя и иеромонаха Каллиста. Подпись его стоит с припиской,
которая говорит о том, что он
прибыл на Собор как представитель скита Магула. “На этом Соборе,
— утверждает П. А. Сырку, — между прочими был и Григорий Синаит,
который, несомненно, приехал на этот раз в Константинополь” [112,
с. 117]. О Соборе он был оповещен святителем Григорием Паламой,
который по дороге в Константинополь из Адрианополя написал письмо
в Парорию [112, с. 110].
Вероятно, осуждающе относившийся
к последователям Акиндина, учение которого он считал гибельной и
гнусной болезнью [23, с. 46],
святой Каллист принимал участие в составлении документа.
Этот документ был подписан в 1340 году опытнейшими исихастами Афона
и представлен на Соборе 1341 года [136, с. 48].
После Собора святой Каллист, видимо,
не вернулся в Парорию, так как в мае 1342 года он по просьбе великого
доместика и главнокомандующего Иоанна Кантакузина в числе других
афонцев отправился в Константинополь к императрице Анне — вдове
императора Андроника Младшего
(1325— 1332), которая в то время управляла государством за своего
несовершеннолетнего сына Иоанна Палеолога (1347—1357). Целью поездки
было примирение императрицы Анны с Иоанном Кантакузином, ведущих
войну за обладание византийским престолом [24, с. ХLII].
Вполне вероятно, что по завершении
миссии примирения святой Каллист прибыл к своему духовному отцу
в Парорию, где находился до его блаженной кончины [24, с. LХХХV]
и был свидетелем последней ожесточенной борьбы своего учителя с
бесами, которую описал в житии.
Однако на этот счет есть и другие
мнения. “Возможно, — предполагает П. А. Сырку, — будучи патриархом,
Каллист написал житие преподобного Григория Синаита, не зная подробностей
его смерти, а может, и самого факта смерти. Только впоследствии,
узнав о смерти своего учителя, быть может, от преподобного Феодосия
Тырновского, внес новый рассказ в житие, уже прежде написанное и,
может статься, в свет изданное. Возможно, впрочем, что добавление
сделано переводчиком, кем-нибудь из болгарских исихастов”
[24, с. 1_ХХП].
На Афон святой Каллист, по всей вероятности,
прибыл после 1346 года и вскоре был избран протом Святой Горы.
В 1350 году святой Каллист, по желанию
императора Иоанна Кантакузина, возводится на Константинопольский
патриарший престол. Желание императора при избрании святого Каллиста
патриархом не было решающим. В то время в Византии, говоря словами
Симеона Солунского, “благочестивый царь лишь помогал и служил Церкви,
содействовал ее миру, прилагал свои старания к тому, чтобы права
Церкви были соблюдены, а дела
ее проходили без раздоров и беспорядка” [цит. по: 108, с. 5]. Таким
царем по отношению к Церкви и был Иоанн Кантакузин — сторонник исихастов
и поборник христианского благочестия. Он содействовал поставлению
в патриархи достойного кандидата, каким считал святого Каллиста,
против которого, как друга святителя Григория Паламы и согласного
с соборным определением, осуждавшим лживые измышления италийского
Варлаама, были некоторые епископы.
Святой патриарх Каллист I
был избран на место умершего Исидора
(1347—1350) при участии Собора, как и многие другие патриархи в
Константинополе в то время. На Соборе присутствовали не менее 12
архиереев [108, с. 40]. Среди них был и святой Филофей Коккин, ученик
и составитель жития святителя Григория Паламы — будущий патриарх
Константинопольский [94, с. 256].
Став патриархом, святой Каллист развернул
активную деятельность в защиту афонских исихастов. Он уделял много
внимания афонским монастырям, заботился о духовном и материальном
их благосостоянии, раздавал им сигиллионы (грамоты со свинцовой
печатью), которыми подтверждал все права монастырей, устранял зависимость
их “от всякого лица вельможного и восстанавливал полную их свободу”.
Кроме того, маленькие монастырьки, находившиеся на положении скитов,
он присоединил к большим обителям [89, отд. 2, с. 162].
Новый патриарх активно поддерживал
святителя Григория Паламу и его сторонников, которые стали называться
паламитами. Он председательствовал на Константинопольском Соборе
1351 года, где был выработан, принят и подписан иерархами Церкви
Соборный Томос, раскрывший и догматически утвердивший учение о Божественном
свете. Подпись патриарха Каллиста под этим документом стоит первой.
До нас дошли некоторые письменные
памятники времени святого патриарха Каллиста, характеризующие его
как заботливого пастыря и мудрого церковного правителя. Ко времени
вступления его на патриарший престол государственное нестроение
в Византии, смуты, раздоры, стяжательства и другие беспорядки стали
проникать и в духовное сословие. Для прекращения их патриарх Каллист
в декабре 1350 года учредил должность экзархов (благочинных). Он
поставил лучших и благоговейнейших из священников “на каждый округ
экзархами прочих священников,
— читаем в его постановлении, — чтобы в порученном со всяким вниманием
и соблюдением надзирали за ними, наставляли и увещевали во всем,
что относится к состоянию и благоприличию их и к непоколебимости
церковного порядка” [цит. по: 36, с. 925].
Патриарх издал постановление и о духовниках,
в котором, говоря о высоком предназначении служителя Церкви, давал
наставления к правильному исполнению обязанностей священниками,
призванными в первую .очередь заботиться о спасении вверенной им
паствы, “чтобы всех привести к Богу” [цит. по: 36, с.
927]. Особое внимание при этом святой Каллист обращал на нравственное
состояние священников. Он призывал их быть “кроткими и смиренными,
примером и первообразом всего доброго”, быть “светом для всех людей,
светилами во мраке этой жизни, делателями и ревнителями всякой добродетели”
[цит. по: 36, с. 928].
Святого патриарха Каллиста чрезвычайно
тревожило и духовное состояние современного ему общества, поскольку
в нем сильны были суеверия, существовало и распространялось поклонение
темным силам. В “Увещании к народу” он говорит: “Теперь враг...
ухищряется склонить несчастный род человеческий к крайнему и большому
злу — чарам, волшебству и ворожбе — и эту заразу сообщает неопытнейшим,
простейшим и живущим неосторожно и нерадиво” [цит. по: 36,
с. 930]. Патриарх не только увещевал,
но и помогал избавляться от злых козней врага. Так, он наставил
на путь истины некую женщину Амарантину, которая долгое время занималась
магией. Патриарх помог ей избавиться от наваждения, принести искреннее
покаяние. Впоследствии эта женщина приняла монашество [36, с.
929].
Ревностно заботясь о чистоте догматов
православия, святой патриарх Каллист неуклонно боролся и с проявлениями
ереси варлаамитов. Хотя эта ересь неоднократно была осуждена на
Константинопольских Соборах (в 1341 и 1347 годах), все еще находились
люди, даже в среде духовенства, которые поддерживали ее. Для окончательного
искоренения этой ереси патриарх Каллист летом 1351 года вновь собрал
Собор. На нем присутствовали императоры Иоанн Кантакузин и Иоанн
Палеолог, 28 митрополитов и другие видные деятели Церкви и государства.
На Соборе были рассмотрены труды святого Григория Паламы, даны соборные
определения о них, а также заслушаны защитники ереси Варлаама и
Акиндина, Собор вынес осуждение
еретикам, и “император и патриарх повелели приверженцам Варлаама
и Акиндина ничего о догматах не говорить, не писать, чтобы своими
лжеумствованиями не смущать людей простейших” [цит. по: 36, с.
932].
Святой патриарх Каллист, как представитель
исихастского движения, имеющего общеправославную направленность,
в своей церковной политике претворял в жизнь идею духовного
единства. Это особенно было важно для
православных стран Востока и Юго-Запада ввиду надвигающейся мусульманской
опасности. К сожалению, эта идея, хотя и была осеняема благословением
Вселенской Церкви, понималась и поддерживалась далеко не всеми с
одинаковой последовательностью. Поэтому святому патриарху Каллисту
пришлось для поддержания единства Церкви в целях общецерковного
блага прибегнуть к самым строгим мерам. Так, в 1351 году* он отлучил
от Церкви Сербию, поскольку деспот Стефан Душан самовластно воздвиг
Сербскую Церковь в ранг патриаршества и объявил себя царем, равным
византийскому императору [41, с. 46; 24, с. LIV].
Из документов XIV века
видно, что политика, направленная на духовное объединение, проводилась
святым патриархом Каллистом и его преемником по кафедре исихастом
святителем Филофеем также и по отношению к Руси. Зная, как необходимо
в этой стране сосредоточение в руках великого князя всей полноты
власти для освобождения ее от татаро-монгольского ига и что зависит
оно от единства церковного, святой Каллист послал в Русскую митрополию
несколько грамот, в которых дал ряд указаний, направленных к достижению
этой цели. Например, он распорядился об упразднении митрополии Галицкой
и о подчинении ее епископий митрополии Киева, назвав тщетною новизною
возведение епископа Галицкого в митрополиты [4, с. 138]. При святом
патриархе Каллисте вся Малая
и Великая Русь были приведены под власть одного митрополита — Киевского.
Присылал патриарх на Русь и Соборное деяние. В своих посланиях он
напоминает, “что митрополит Киевский поставлен для всей Руси и должен
равно благоволить ко всем князьям” [4, с. 139]. Он благословил перенесение
митрополичьей кафедры из Киева во Владимир с сохранением за Киевом
первопрестольного места [4, с. 139].
В Константинополе в 1353 году при
патриархе Каллисте около года жил в “надлежащем испытании” кандидат
на кафедру Русской митрополии святитель Алексий. Поставлен в митрополиты
святой Алексий в июне 1354 года уже во время патриаршества Филофея,
так как святой Каллист в первой половине 1354 года [36, с. 922]
отрекся от престола, “потому что не хотел угождать желаниям двора
и не имел силы, чтобы презирать зависть своих соперников” [59, с.
429].
Нового патриарха царь Иоанн Кантакузин
избирал по древнему обычаю: из трех кандидатов он указал на одного
[108, с. 59].
Преемник Каллиста по кафедре святой
патриарх Филофей Коккин был учеником святителя Григория Паламы и
митрополитом Ираклийским. Как исихаст и единомышленник святого Каллиста,
он во всем продолжал основное направление деятельности своего предшественника.
Новый патриарх активно способствовал деятельности святителя Алексия,
направленной на объединение русских княжеств вокруг Москвы, осуществлявшееся
по благословению Вселенской Церкви. К русским князьям он обращался
с призывом почитать митрополита всея Руси. Как видим, патриархи-исихасты
по отношению к церковным делам Русской митрополии проявляли всемерную
заботу об укреплении Руси в духовном и политическом плане, о скорейшем
освобождении ее от татаро-монгольского ига. Решающее значение в
этом отношении имело требование святого патриарха Филофея, по которому
русские “князья дали страшную клятву выступить все вместе против
врагов нашей веры” [4, с. 143]. Надо полагать, что исполнение этой
клятвы, данной Богу, послужило залогом победы в битве на Куликовом
поле в 1380 году.
В январе 1355 года политические
обстоятельства в
Византии резко изменились. Столицу Константинополь занял Иоанн
Палеолог. Император
Иоанн Кантакузин, оставшись без поддержки народа, отказался от престола,
постригся в монахи в столичном Манганском монастыре с именем
Иоасаф и
вскоре удалился на
Афон. Патриарх Филофей при первом
же движении в обществе в пользу Палеолога оставил патриарший престол,
и святой Каллист снова возвратился к управлению Константинопольской
Церковью [24, с. XI,VI].
О втором периоде патриаршества святого
Каллиста известно немногое. Сохранилось лишь послание-увещание патриарха
тырновскому духовенству относительно Болгарского патриарха и обряда
крещения, написанное им в декабре 1355 года. Эта грамота служит
наглядным образцом отношений как церковных, так и светских, существовавших
в тот период между Византией и Болгарией. Она важна еще и тем, что
довольно хорошо обрисовывает политическую борьбу партий, которая
велась в XIV веке на церковной
почве и к которой исихасты имели самое непосредственное отношение.
Поводом к написанию увещания послужило
послание патриарху Каллисту от его друга и соученика преподобного
Феодосия Тырновского и его сподвижника Романа. В нем сообщалось
о нарушениях представителями Болгарской Церкви канонических постановлений:
при богослужении не возглашалось имя Вселенского патриарха и имели
место нарушения при совершении обряда крещения. Отвечая на послание,
патриарх Каллист напомнил, что
болгары в первую очередь обязаны поминать Константинопольского и
прочих восточных патриархов и лишь после них патриарха Тырновского,
ибо последний никогда не был равен прочим патриархам, а название
патриарха ему усвоено в знак почета по
снисхождению к просьбе болгарского царя Иоанна Асена II (1218—1241)
с условием, что патриарху Константинопольскому будет оказываться
повиновение и почтение от подведомственной ему митрополии. Увещая
клир Болгарской Церкви, святой патриарх Каллист писал, что только
“наша любовь и расположение к царю (то есть Иоанну Александру, который,
как известно, очень много сделал для преподобного Григория Синаита,
учителя патриарха Каллиста. — Я. Я.) убеждает нас оставить это дело
без последствий до тех пор, пока не увидим
от Тырновского патриарха исправления” [26, с. 559].
Далее святой патриарх Каллист подробно
остановился на нарушениях в таинстве крещения. Он указал, что крещение,
совершаемое в одно, а не в три погружения или через обливание, есть
“дело незаконное и исполненное нечестия” [26, с. 559]. Кроме того,
патриарх Каллист отметил еще одно нарушение, которое совершалось
в Болгарской Церкви. При миропомазании крещаемых употреблялось миро,
взятое от мироточных мощей святого славного великомученика Димитрия
или святого Варвара [36, с. 943], вместо мира, предписанного церковным
таинством. Патриарх напомнил, что помазание крещаемого святым миром,
узаконенное Православной Церковью, “совершенствует его и укрепляет
в исповедании веры... не помазуемый составом такого мира пребывает
несовершенным и неутвержденным в добре, потому что, будучи непричастен
сего чувственного благоухания, он лишается и богоначального оного
благоухания, и Божественной пищи” [26, с. 570]. Священник же, отступающий
от канонических постановлений относительно крещения и миропомазания,
“как явно отметающий Церковное Предание, — предупреждает патриарх
Каллист, — не знаю, какой ответ даст Богу в день суда или как избегнет
наказания за столь тяжкие прегрешения против веры” [26, с. 571].
Позаботиться от лица синода об исправлении
погрешностей при совершении таинства крещения патриарх Каллист уполномочил
святых Феодосия и Романа Тырновских. “Поелику же в Церкви Болгарской
не бывает составления и освящения святого мира, а по преданию совершается
оно в нашей святейшей Великой Церкви
Божией, то надлежит им (болгарским архиереям и священникам. — И.
П.) во время святыя четыредесятницы, — писал святой, — присылать
сюда (в Константинополь. — И. П.) благоговейных иереев, кои
после приличного освящения взяли бы великое сие и божественное миро
для печатления крещаемых” [цит. по: 36, с. 944].
Увещание к Болгарской Церкви было
написано патриархом Каллистом от имени Собора архиереев, проходившего
тогда в Константинополе, и послано в Тырново “к честнейшему в священноиноцех
кир Феодосию и честнейшему в иноцех кир Роману, к прочим священникам”,
под которыми нужно подразумевать единомышленников патриарха преподобных
Феодосия и Романа Тырновских [24, с. LVIII;
ср.: 4, с. 160].
В начале 1364 года святой патриарх
Каллист отправился с поручением императора к сербской царице Елене
Душановой (монахине Елисавете) по церковным делам [24, с. Χί,νΐ].
“Целью Каллистовой миссии было
создание союза с Сербией ради совместной борьбы против турок” [84,
с. 129; ср.: 15, с. 481]. На пути в Сербию патриарх Каллист посетил
Афонскую Гору и побывал у известного своими добродетелями подвижника
Максима Кавсокаливского, который после должного приветствия сказал:
“Старец этот (патриарх. — И. П.) потерял старицу (Константинопольскую
Церковь — И. /7.)”. Провожая патриарха, преподобный Максим
запел надгробные стихи Блажени непорочнии в путь, ходящие в законе
Господнем и предсказал, что патриарх не вернется в Константинополь,
а его останки примет земля сербская [1, 3-е изд., с. 320—321].
Предсказание преподобного Максима
сбылось. Патриарх Каллист скончался в Сербии в феврале 1364 года.
“Елисавета великолепно похоронила скончавшегося патриарха в митрополии
Серской. Когда же из афонских монастырей, особенно из святой лавры,
прибыли к ней достойнейшие и добродетельнейшие мужи и просили тело
патриарха перенесть в Афон и похоронить у них, то она отказала,
говоря, что сама нуждается в его ходатайстве пред Богом” [цит. по:
36, с. 924].
Святой патриарх Каллист обладал большими
литературными способностями. Его перу принадлежат два жития: преподобного
Григория Синаита и преподобного Феодосия Тырновского. Преподобного
Григория Синаита святой Каллист изображает в основном как учителя
умного делания. Вероятнее всего, житие это написано в Константинополе
в первое патриаршество святого
Каллиста [24, с. ЬХХУ]. Преподобный Феодосии Тырновский показан
как духовный преемник преподобного Григория Синаита, как продолжатель
и распространитель его учения в Болгарии, как истинный воин Христов
и пламенный борец за чистоту
православной веры и установлений Церкви Христовой [7, л. 7б—9а].
Сочинения святого патриарха Каллиста
носят исключительно церковный характер. Это преимущественно беседы,
слова, поучения, каноны, молитвы. Многие из них встречаются как
в греческих, так и в славянских рукописях. Из славянских рукописей,
описанных А. X. Востоковым,
известны поучения на Господские двунадесятые праздники: Рождество
Христово, Крещение, Сретение, Преображение, поучения в неделю Цветную
и на Воскресение Христово [3, с. 211]. Издание произведений святого
Каллиста на русском языке впервые было осуществлено в 1637 году
в переводе митрополита Петра Могилы.
Святой Каллист составил множество
молитв и песнопений, некоторые из них переведены на славянский язык
[6, с. 175— 179, 194—200, 235—238, 264—266; 104, с. 91]. Ему приписывается
в славянских рукописях XIV века
“Евангелие учительное, то есть поучение на всякую неделю и на нарочитые
праздники из евангельских чтений” [3, с. 276].
Святой патриарх Каллист — автор нескольких
замечательных трудов по аскетике. Некоторые из них известны по рукописям
XV—XVII веков [80, т. 2, с.
94—98; т. 3, с. 152, 255—256], некоторые — по публикациям. В числе
последних — “Главы о молитве”, “Краткое рассуждение о молитве” и
“Способ внимания во время молитвы” [5, с. 425—428; 67, с. 204—209].
Особый интерес и особую значимость
представляет творение святого Каллиста под названием “Наставление
безмолвствующим, в сотне глав”. Написано оно им в соавторстве с
Игнатием Ксанфопулом [5, с. 305—424], с которым он “был столь дружественен,
что, казалось, одна душа была в них обоих” [5, с. 303]. Это сочинение
ценно тем, что в нем раскрываются основные положения учения преподобного
Григория Синаита. Если в творениях делателя Иисусовой молитвы святого
Григория в основном приводится система
теоретических положений исихазма, то у святого патриарха Каллиста
мы находим конкретные практические указания к воплощению его в жизнь.
Этому творению святые отцы и подвижники благочестия давали самую
высокую оценку. Так, например, преподобный Симеон Солунский
писал: “В наши дни о сей молитве (Иисусовой — И. П.) превосходно
написали Духом движимые богоносные отцы Каллист, патриарх Нового
Рима, и содушный ему сподвижник преподобный Игнатий в книге, богомудро
ими составленной, излагая полное и совершенное о ней познание” [5,
с. 303].
Основой внутреннего монашеского делания
святой Каллист считает пребывание в добродетелях. Ибо “одна добродетель
тесно сочетавается с другою и все сгармонировываются воедино, так
как все они одно тело устрояют — именно то, что обожают человека,
искренне в них живущего, обогащая его некако, как бы соединительными
кольцами цепи” [5, с. 313].
Среди добродетелей патриарх Каллист
на первое место ставит послушание, поскольку оно является ступенью
к безмолвию. “Возжелав подвижнически обучаться, — пишет он, — последуй
добре установленным законам... во-первых, объятельно обыми послушание,
а потом и безмолвие. Ибо, как деяние есть ступень к созерцанию,
так послушание — к безмолвию” [5, с. 317]. Далее он четко поясняет,
как нужно исполнять послушания: “Прежде всего избери себе... совершенное
повиновение, непритворное. Для сего со всем усердием взыщи и постарайся
найти себе руководителя и учителя непрелестного... Нашедши же такого
и к нему, как к родному отцу сын отцелюбивый, прилепившись духом
и телом, пребывай с того времени весь в его повелениях и с ним во
всем согласуйся, смотря на него как на Самого Христа, а не как на
человека и всякое от себя отгоняя неверие и сомнение, равно как
и всякое свое мудрование и самоохотное хотение” [5, с. 315].
Святой Каллист указывает пять правил
для подвизающихся в послушании. “Истинному послушнику всенеобходимо...
должно соблюдать следующие пять добродетелей: во-первых... чистую
и неленостную веру настоятелю (руководителю)... Во-вторых... чтоб
истинствовал в деле и слове... В-третьих, не творить воли своей...
В-четвертых, отнюдь не прекословить и не спорить... В-пятых... точно
и искренне все исповедовать настоятелю своему (руководителю)...
как бы страшному предстоя престолу Христову, пред Богом и святыми
ангелами Его” [5, с. 318—319].
Для приступающих к безмолвию святой
Каллист определяет такие делания: молитва, псалмопение, чтение,
богомыслие и рукоделие и — поучает, как надлежит проходить эти делания
и в какой очередности [5, с. 366—367].
В основание истинной христианской
жизни святой Каллист полагает веру, надежду и любовь, поскольку
они “всех нравственных доброт начало... и хороводитель, и главарь”
[5, с. 408].
Руководствуясь учением святых отцов,
святой Каллист утверждает, что “страх Божий есть начало добродетели”.
Он выделяет два вида страха Божия: страх новоначальных и страх совершенных
иноков. “Признак первого страха есть ненавидеть грех и гневаться
на него, как гневается на зверя угрызенный им, а страха совершенного
признак есть любить добродетель и бояться...
падения” [5, с. 334].
В творении святого Каллиста есть
ценные наставления для обучения непрестанной Иисусовой молитве,
ибо он считал спасительным призывание сладчайшего имени Господа
нашего Иисуса Христа с верой, надеждой и смирением, обогащающее
“миром и любовию, кои суть воистину богонасажденное трех-стебельное
древо жизнеподательное” [5, с. 314]. Так как непрестанная молитва
очищает человека, то святой Каллист пишет: “Господу молиться и у
Него просить милости с несомненным упованием, непрестанным имея
делом и занятием призывание всесвятого
и сладчайшего имени Его, всегда нося Его в уме, в сердце и в устах
и всячески понуждая себя в Нем и с Ним и дышать, и жить, и спать,
и бодрствовать, и ходить, и есть, и пить — и все вообще, что ни
делаем, так делать”, ибо “при отсутствии Его стекается к нам все
зловредное, не оставляя места ничему душеполезному” [5, с. 314].
Святой Каллист дает и конкретные
указания, как должно проходить Иисусову молитву. “С молитвою сею,
кроме сказанного, имей память о суде и воздаянии за добрые и худые
дела и, вседушно почитая себя грешнейшим из всех людей и самых демонов
сквернейшим, думай посему, что всеконечно имеешь ты вечно мучим
быть во аде. Если при каком-либо из сих помышлений придут тебе сокрушение,
плач и слезы, на том помышлении
и пребудь, пока слезы не пройдут сами собою. Если же ты не сподобился
еще дара слез, то восприими подвиг и со смиренным мудрованием молись,
да стяжешь их, ибо ими очищаемся мы от страстей и скверн и ими же
причастными делаемся добрых и спасительных расположений” [5, с.
339]. Говорит он и о
месте проведения Иисусовой молитвы: “...надо укрываться в келлии
безмолвной и несветлой, так как зрение и видение очами зримого и
видимого обыкновенно развлекает и рассеивает мысли, при заключении
же в безмолвной и премрачной... храмине мысли перестают разбегаться
и множиться и ум таким образом, хотя и нехотя, мало-помалу утишается
и в себя собирается” [5, с. 338].
Святой Каллист подробно описывает
и метод вхождения внутрь сердца вниманием через дыхание: “Седши
в безмолвной келлии своей, собери ум свой, введи его в путь дыхания,
коим воздух входит внутрь, и принудь его вместе с вдыхаемым воздухом
сойти в сердце, и держи его там... но не оставляй его молчащим и
праздным, а дай ему следующую молитву: Господи, Иисусе Христе,
Сыне Божий, помилуй мя. И пусть он имеет сие непрестанным своим
делом и никогда не оставляет его. Ибо оно (сердце. — И. П.),
содержа его немечтательным, делает недосягаемым для прилогов
вражеских и возводит в Божественное желание и любовь” [5, с. 335—336].
В учении патриарха Каллиста особое
внимание обращено на великую необходимость принятия Святых Тайн:
“Ничто столько не содействует и не способствует нам к очищению души,
к просвещению ума и к освящению тела и обоих их божественнейшему
изменению, еще же и к отражению страстей и бесов, свойственнейше
же сказать, к преестественному с Богом единению и Божественному
сочетанию и срастворению, как частое с чистым сердцем и расположением,
сколько то возможно человеку, причащение Святых, Пречистых и Бессмертных
и Животворящих Тайн...” [5, с. 411]
В своем учении об исихии святой Каллист,
ссылаясь на преподобного Исаака, указывает два способа, в которых
— “начало и глава Божественного делания в душе, дверь и путь ко
Христу”. Первый способ — это “собрать себя воедино”, то есть внутренняя
молитва, второй — “всегда поститься”, то есть воздержание. Отступления
от них — начало противного, “они дают место в душе страстям” [5,
с. 347—348].
Патриарх Каллист причислен Константинопольской
Церковью к лику святых. Память его совершается 20 июня.
Святитель
Григорий Палама
Велико влияние преподобного Григория
Синаита и на его духовного преемника святителя Григория Паламу —
теоретика исихии [135, с. 662], главу исихастов [17, с. 17] и первого
защитника священнобезмолвствующих.
Святитель Григорий Палама родился
в 1296 году в Константинополе. Отец его занимал видный пост при
дворе Андроника Старшего. После смерти отца император во всем покровительствовал
рано осиротевшему мальчику, который своими
успехами в учении подавал большие надежды. Но ни земная слава, ни
мирские блага не влекли юношу. Круг его интересов составляли вопросы
духовные. Он встречался со святогорскими подвижниками и стремился
к иноческой жизни. Его тяга к монашеству определяла и образ жизни.
Готовясь к вступлению в иночество, он совлек с себя богатые одежды,
оставил все светские привычки и стал заниматься всевозможной благотворительностью.
Уже тогда в нем открылся дар проповедника. Его беседы так воздействовали
на окружающих, что некоторые из них, оставив мирскую жизнь, ушли
в монастырь. Сам Григорий сделал это в двадцать лет. Он удалился
на Афон и в Ватопедском монастыре от старца Никодима принял иноческий
постриг. После смерти старца будущий святитель пришел в лавру преподобного
Афанасия Афонского, где удивил братию своими подвигами и мудростью.
Из лавры святой Григорий переселился в скит Верри. В пещере близ
этого скита он провел десять лет в непрестанной молитве, слезах,
посте и бдении.
Дальнейший период жизни святителя
ознаменован полемической борьбой против схоластических мнений калабрийского
монаха Варлаама и монаха Григория Акиндина, обвинивших афонских
отшельников в том, что они впали в “двубожие”. Это была борьба не
только в защиту учения о Фаворском свете, но и против проникновения
“латинских ересей” в православное
богословие. Это была борьба между людьми разных духовных ориентации.
Варлаам категорически отрицал существование
вечного Божественного света, а в соответствии с этим и возможность
видения Фаворского света. Он считал, что, кроме Самого Божества,
ничто, и Фаворский свет в том числе, не может быть вечным и несотворенным.
Если допустить, говорил он, существование вечного света, тогда этот
свет был бы не чем иным, как Богом, Который один является вечным
и несотворенным.
Григорий Палама, напротив, подчеркивал
различие между трансцендентной Божественной сущностью, недоступной
человеку, и Божественными энергиями, которые действуют в мире и
которые открываются людям, но вместе с тем не являются сотворенными,
ибо они суть вечные эманации Бога. И если бы
не было таких вечных эманации, то между имманентным миром и трансцендентным
Божеством не существовало бы вообще никакой связи.
Учением святого Григория Паламы о
“неизреченном различении” в Боге двух модусов бытия: сущности и
нетварной энергии — “общей благодати Пресвятой Троицы” — исихазм
вместе с тем утверждал возможность живого, реального богообщения
и обожения человеческой природы. “В эту эпоху упадка религиозной
жизни как на Западе, так и на Востоке, повсеместного распространения
рационалистических воззрений учение святителя Григория Паламы о
возможности живого общения (лицом к лицу) человека с Божеством,
познания непознаваемого Бога, выхода человека за пределы его тварной
природы явилось мощным стимулом для духовного возрождения в православном
мире” [133, с. 293], а также
весомым вкладом в искоренение ереси Варлаама и Акиндина.
Святитель Григорий был не только аскетом-созерцателем,
но и плодотворным церковным писателем. “Отвечая на сочинения Варлаама,
Палама составляет свои знаменитые "Триады в защиту святых исихастов".
В этих замечательных текстах и дан впервые богословский синтез духовности
восточных монахов” [112, с. 38]. Святитель Григорий Палама участвовал
в составлении Святогорского Томоса 1341 года. Этот документ, по
мнению архимандрита Киприана (Керна), представлял собой не что иное,
как кредо афонских исихастов [см.: 60, с. 66].
Исихастские споры касались не только
природы человека и Бога — они велись и по поводу способов восхождения
человека к Богу, в том числе и по поводу молитвенной практики.
В своем трактате против исихастов
Варлаам писал: “Привязанность к деятельности общей для страстной
части души и для тела привязывает душу к телу и исполняет ее тьмой”
[цит. по: 122, с. 119]. Поэтому страстная часть души, по его мнению,
должна отмереть в духовном опыте, тогда как святой Григорий Палама,
основываясь на опыте древних отцов Церкви, утверждал иное: “Учение,
полученное нами... говорит, что бесстрастие состоит не в умерщвлении
страстной части, а в ее переводе от зла к добру”; плоть “мы получили
не для того, чтобы убить себя, умерщвляя
всякую деятельность тела и всякую силу души, но чтобы отбросить
всякое низкое желание и действие... У бесстрастных людей страстная
часть души постоянно живет и действует ко благу, и они ее не умерщвляют”
[цит. по: 122, с. 119]. Иначе
говоря, страстные силы души должны не убиваться, а преображаться,
освящаться. В этом-то и заключается высшее предназначение всего
исихастского делания.
Исихастские споры, как видим, послужили
для Церкви стимулом к более полному раскрытию православного учения
об обожении человека, содействовали богословскому обоснованию просвещения
человека Духом Святым. Правильность учения святого Григория Паламы
была подтверждена в решениях Собора 1351 года, проходившего в Константинополе.
В течение XIV века определения
этого Собора были приняты всей полнотой Православной Церкви [122,
с. 127]. Через год они были внесены в чин Торжества Православия.
Были ли личные контакты между возродителем
исихазма преподобным Григорием Синаитом и святителем Григорием Паламой,
теоретически обосновавшим главные вопросы православного Возрождения?
Насколько эти отношения были близкими? И на каком основании можно
утверждать наличие духовной преемственности между этими столпами
исихазма?
Есть предположение, что их первая
встреча произошла в 1323 году, когда святой Григорий Палама подвизался
в скиту Глосия, находившемся
недалеко от Магулы — скита Синаита. “Едва ли, — пишет Д. Бэлфор
в своей книге “Григорий Синаит: жизнь и духовный облик”, — два Григория
не повстречались тогда” [136, с. 44]. В житии святителя засвидетельствовано,
что Палама проходил науку умной молитвы, изучал таинства созерцания,
в полной мере осваивал исихастское учение под руководством старца
Григория [1, 7-е изд., ч. 2, с. 365]. Вероятнее всего, это был преподобный
Григорий Синаит.
Далее известно, что в то время, когда
из-за нападения турок преподобный Григорий был вынужден покинуть
Святую Гору, с Афона ушел и Григорий Палама. “В таком случае, —
утверждает Д. Бэлфор, — будущий святитель был одним из тех двенадцати
человек, кто решил отправиться в Иерусалим и провести остаток своих
дней в тишине созерцания” [136, с. 48]. Но в Фессалониках Григорию
явился великомученик Димитрий Солунский и повелел ему остаться.
Приблизительно через год Григорий Палама, став иеромонахом, с десятью
учениками обосновался в скиту близ Верри.
Бэлфор приводит еще одну версию о
возможной встрече святого Григория Паламы и преподобного Григория
Синаита: “После возвращения Григория Паламы на Афон (1331— 1338
годы), когда он поселился как отшельник в исихастирии близ Великой
лавры, преподобный Григорий Синаит также вернулся на время и был
также принят в лавре с большим почетом” [136, с. 48]. О совместных
подвигах этих двух великих исихастов в лавре святого Афанасия говорит
и современный болгарский исследователь В. Киселков [62, с. 14].
Итак, представляется вероятным, что
“Палама был близок Григорию Синаиту в молодости и, возможно, формально
находился под его духовным руководством” [136, с. 48]. За недостатком
данных можно поставить под сомнение вероятность того, что святой
Григорий Палама был учеником преподобного Григория Синаита. Однако
то, что святитель Григорий Палама
был по духу учеником великого старца, “стоит вне всякого сомнения,
— пишет епископ Алексий (Дородницын), — и безусловно подтверждается
сравнением учения их обоих, так что, даже несмотря на отсутствие
всяких данных, можно было бы признать святого Паламу личным учеником
святого Синаита, а учение святого Григория Паламы служит дополнением,
дальнейшим развитием учения святого Григория Синаита” [32, с. 138].
Примеров можно привести много. Так,
учение о созданных первоначально душе и теле человека у святителя
Григория Паламы почти дословно совпадает с учением преподобного
Григория Синаита. Сходно наставление и об исихии. Подобно Синаиту,
Палама утверждает, что все деяния исихаста должны сопровождаться
непрестанной молитвой и сокрушением сердечным. “Сердце же сокрушает,
— говорит святитель, — троякое воздержание: 1) от сна, 2) от пищи
и 3) телесной неги... Через пост и воздержание разрушается внешний
человек, а поскольку разрушается внешний, постольку обновляется
внутренний” [цит. по: 135, с. 516].
Изучение творений святого Григория
Паламы показывает, что они не являются пересказом или компиляцией
наставлений святого Григория Синаита. Наоборот, его рассуждения
служат дополнением учению преподобного Григория. Палама развивает
и дополняет в духе Синаита те части его учения, которые были изъяснены
недостаточно подробно [32, с. 139].
Дополнения и разъяснения мы находим,
например, в рассуждениях о трехчастности души. Ум, по учению святителя
Григория Паламы, господствующее начало. “Через него мы полагаем
законы каждой силе души и каждому из членов тела подобающее ему...
Чувствам предписываем, что и в какой мере должно воспринимать...
Желательную часть души настраиваем
наилучшим расположением, коему имя — любовь... Мысленную часть мы
улучшаем, отгоняя все, что препятствует уму
возноситься к Богу” [цит. по: 135, с. 663]. Такое действие мы называем
трезвением.
“Разумная сила наша заключена, —
учит святитель Григорий, — в сердце не как в сосуде каком, словно
нетелесная, и не вне его находится, как соединенная с ним, но заключена
в сердце, как в органе своем” [цит. по: 135, с. 664]. В силу такой
важности области сердца для духовной жизни, ибо, по слову
преподобного Макария Великого, именно
в сердце — ум и все помыслы душевные, становится понятным учение
исихастов о необходимости заключить ум в сердце, о сердечной молитве.
Сосредрточению и удержанию ума в сердце способствуют такие внешние
приемы, как сосредоточение взгляда на груди и определенное положение
тела.
К сердечному деланию призываются без
исключения все. “И самих новоначальных не неуместно научать, чтоб
внимали себе и навыкали вводить ум свой внутрь через дыхание. Ибо
того, кто не стал еще созерцательным, никто из благомудрствующих
не будет отклонять от некоторых приемов по введению ума в себя самого”,
— говорит святитель Григорий Палама [цит. по: 135, с. 666]. Лишь
в этом вопросе расходятся точки зрения, ибо преподобный Григорий
Синаит строго стоял на монашеских позициях и проповедовал учение
о внутреннем делании исключительно инокам. Святитель же Григорий
Палама, восприняв учение об исихии преподобного Григория, не только
развил и теореотически обосновал его, но и сделал доступным для
широкого круга духовно образованных людей.
Кроме догматико-полемических сочинений,
великий святитель оставил множество проповедей — бесед (омилий),
произнесенных им для нравственного назидания своей паствы.
* Часть из них переведена на русский
язык архимандритом Амвросием (Погодиным), издана в трех томах в
Монреале (1965. Ч. 1; 1974. Ч. 2; 1984. Ч. 3) и переиздана в последнее
время в России (М., 1993. Ч. 1—3).
“Величие дела великого религиозного
мыслителя Григория Паламы, — пишет ученый-византинист Г. Острогорский,
— в том и заключается, что мистические переживания исихастов он
сумел зафиксировать в философских понятиях и, переводя вопрос в
плоскость ясных и четких понятий, смог доказать, что исихастская
мистика адекватна духу Православной Церкви” [83, с. 222].
Итак, можно с уверенностью сказать,
что огромное влияние преподобного Григория Синаита подготовило победу
православным в исихастских спорах и триумф паламизма не только в
самой Византии, но и в славянских странах.
Святитель Григорий Палама скончался
14 ноября 1359 года. Через восемь лет после его смерти при патриархе
Филофее Константинопольский Собор причислил его к лику святых. Память
его совершается также и во вторую неделю Великого поста.
Давид Дисипат
Среди имен преподобных мужей, которые
дополнили и распространили исихастское учение святого Григория Синаита
в Византии, вслед за святителем Григорием Паламой нельзя не назвать
Давида Дисипата. Их объединяют как общность взглядов, так и длительная
дружба [93, с. 33].
Несмотря на скудость биографических
данных, “кир Давид, мних и философ”, по утверждению Г. М. Прохорова,
“лицо науке известное” [93, с. 32]. Он отпрыск аристократической
фамилии Дисипатов, родственной Палеологам, ученик преподобного Григория
Синаита, горячий сторонник святителя Григория Паламы. Длительное
время Давид подвизался в Парории с неким Дионисием, уроженцем Константинополя,
тоже близким другом святого Григория Паламы. В Парории, как известно,
находился монастырь преподобного Григория Синаита,
поэтому есть все основания считать Давида и Дионисия его учениками
[93, с. 34].
На Руси в переводе на славянский
язык с давних пор известны антилатинские произведения Давида Дисипата.
Среди них — “О еже не впасти в ересь Варлаама и Акиндина, кир Давида
мниха и философа изложение”, “Тогожде сказание, како Варлаам изобрете
и состави свою ересь”, “Свидетельства от святых, яко Божество глаголется
объясиявый свет на Фаворе ученики на Божественное Господне Преображение”,
“Слово о кощунствах Варлаама и Акиндина, посланное Кавасиле господину
Николаю” [93, с. 32—33]. Есть
предположения, что сочинения Давида переписал когда-то сам митрополит
Киприан — представитель продолжателей традиций святого Григория
Синаита на Руси [93, с. 44]. Даже судя по упомянутым произведениям,
можно определить, что основными идейными противниками Давида Дисипата,
как и Григория Паламы, были Варлаам Калабрийский и Григорий Акиндин
— еретики, сторонники рационалистического гуманизма, противники
исихазма.
В обстановке острой борьбы с врагами
православия святитель Григорий Палама и Давид Дисипат постоянно
поддерживали друг друга. Так, в 1341 году святой Григорий обратился
к Давиду с просьбой, чтобы тот прибыл на Собор и поддержал его в
споре с еретиками, что Давид и сделал [93, с. 34]. Гневной поэмой
в 616 стихов против Акиндина откликнулся Давид на ямбические стихи
еретика против Паламы [93, с. 35]. Не оставил Давид святителя Григория
и тогда, когда тот был в заключении. В 1346 году Дисипат выступил
со “Сказанием” против недругов Паламы. Этот дивный защитник чистоты
православного учения против ересей в их различных проявлениях, беря
перо в руки, каждый раз “брал на прицел” своего противника [93,
с. 34].
Далее
